когда я думаю,
способна ль я к тому,
чтоб чувствовать?... 
      Олеся Кривцова

Весна. Хочется вина и любви на рыхлом снегу. Жаренных на костре шашлыков и хачапури. Я иду по раскисшему тротуару, и ветер так чист, что его можно пить большими, жадными глотками. Руку неприятно оттягивает пакет с хлебом и молоком. Дома голодные дети третируют голодного мужа. Надо спасать. А на улице солнце, и в полумрак квартиры, на самом-то деле очень светлой, совершенно не тянет.
Я привычно окидываю взглядом скопище остановок: куда скорее всего подойдет автобус. Взгляду что-то мешает. Я не сразу понимаю, что это (как раз в этот момент у пакета начинает отрываться ручка, и я торопливо перехватываю его движением, которым обычно берут за горло свежеприрезанного гуся), и только через несколько мгновений в памяти всплывает суета, которая царила здесь всю последнюю неделю. Священный восторг накрывает меня с головой. Цирк приехал!
Я стою с пакетом, прижатым к груди, не в силах перейти дорогу и приблизиться к этому чуду. Подобные чувства отнюдь не каждый день посещают среднюю домохозяйку, и хочется длить их, длить… Я роняю пакет в самую большую лужу. Так пресекается склонность к мечтательству. К счастью, внутри ничего не разбилось и не измазалось. Перехожу дорогу - и чуть ли не бегом к кассе. У окошка на цыпочках стоит маленькая девочка в пуховой шапке.
- Скажите, пожалуйста!.. - пищит она тоненьким голоском. Виднеющаяся в окошке глыба не отвечает.
- Скажите!.. - она опускается на пятки, устав тянуться, но тут же встает на цыпочки снова.
- Чего тебе, девочка? - слышится прокуренный женский бас.
- А канатоходцы будут? - спрашивает малышка. В руках у нее яркая книжка. "Три толстяка".
- Девочка, ты афишу видела? В школу ходишь? Там же написано: "Цирк зверей". Змеи у нас по канату не ползают, им это ни к чему.
Девочка тяжело вздыхает и отходит от кассы. Лучшие ожидания сведены на нет. Не будет Суок и Тибула. Цирк называется! Я вздыхаю с ней вместе и делаю шаг к кассе. Может, все еще не так плохо.
- А клоуны будут? - спрашиваю я.
- Клоуны - будут, - ворчит тетка. - Все мы тут клоуны, я самый главный.
- Нет, правда будут? - краем глаза я вижу, что девочка остановилась и напряженно прислушивается.
- Правда, правда. Вам какие билеты?
? - Я сейчас посмотрю, спасибо, - я отхожу к большому плакату, на котором стараниями циркового художника изображен план балагана и цены на билеты. Под ценами - гордая надпись: "Цирк отапливается!" Каждая закорючка полна самодовольства. Какое счастье после бездушных надписей типа "магазин закрыт" и "туалет не работает", отпечатанных на лазерном принтере, увидеть радостную фразу, старательно выведенную от руки. Как будто для меня лично. Мы обмениваемся с девочкой заговорщическими взглядами, после чего, с криком: "Мам, там клоуны будут!" - она убегает куда-то в сторону ларька с мороженым. Я знаю каждое слово, которое они скажут друг другу, и мне почему-то кажется, что мы будем сидеть рядом.
Я покупаю три билета - себе и детям. Муж мой цирка не любит, и будет счастлив посидеть дома в тишине. Трудно было бы сделать для него больше сегодня.
Теперь я почти бегу к дому. Мне хочется кричать на всю улицу: "Люди, цирк приехал!". Но они вряд ли поймут, да и голос уже не тот.
Я никогда не была в цирке шапито. И каждый год, когда я вижу заветный шатер, мне кажется, что это в последний раз. Зрелища становятся все масштабнее, кинотеатры все больше, звук все громче, и я все чаще чувствую себя винтиком в огромной машине развлечений. Что-то в этом есть пугающее, бесчеловечное.
Дети, конечно, среагируют, но не так, как хотелось бы. У них сейчас есть компьютер, видеомагнитофон и телеприставка. На что им какие-то змеи, если они вчера взахлеб смотрели "Челюсти". Но я все равно отведу их в цирк. В цирк шапито.
Влетаю в дом.
- Дети, цирк приехал!
- Опять уши мыть? - обреченно спрашивает сын.
- А у меня джинсы не высохли! - сообщает дочь.
В глазах мужа я вижу подлинную благодарность.